Мир красной Германии и красной России. Политика

Флаг Rote Volksmarine альтернативной социалистической Германии

Сперва политика, а потом железо.

Содержание:

Увы, но начать действительно придётся с политики. Чтоб впоследствии не было вопросов: «как», «отчего» и «почему».

Германо-Польская война

Главным кризисом Европы 30-х. стал т. н. «Данцигский инцидент» 1936 года, спровоцированный Польшей, в результате которого… Советская Германия удовлетворила свои основные претензии к этому неадекватному государству, а находящиеся тогда в кризисе отношений Англия и Франция вступаться за Польшу против официального союза Германии и России по разным причинам не стали, приняв ограниченную (по заверениям немцев и под российские гарантии) показательную порку приборзевших поляков «к сведению», в качестве сугубо локального пограничного инцидента, спровоцированного самими же поляками.

Да поляки тогда не сильно и упирались. После смерти Пилсудского в 1935 году, в уже похожей на загнанную лошадь Польше, народ вздохнул чуть свободнее, давно устав от его военно-национали­стической истерии и ничем не ограниченной диктаторской власти. На фоне экономических успехов возрождающейся Германии, в Польше стала вдруг необычайно сильной прогерманская партия. Утверждают, что именно ради резкого снижения её влияния в стране тот пограничный инцидент был инспирирован английскими спецслужбами.

РИ. Вся верхушка Германии с самим Гитлером во главе на «поминках» своего союзника Пилсудского

Но, как обычно, хитрожопые лайми обманули в первую очередь самих себя. Немцы использовали этот предлог для окончательного восстановления вооружённых сил (о поэтапном отказе от всех версальских ограничений и обременений председатель Верховного Совета Германии и одно­вре­менно глава КПГ Тельман объявил на третьем всегерманском съезде Советов, приуроченном к 15-летию завершения Империалистической войны, в… 1933 году – знаменательно, не правда ли?), и деловито взяли своё – при этом на востоке союзная им РККА РСФСР одним своим присутствием и бурной «учебной» активностью возле русско-польской границы напрочь связала добрую половину польской армии, не сделав в её сторону ни единого выстрела.

(Лидер германских коммунистов Эрнст Тельман)

Немцы тем временем, не ввязываясь в спровоцированную поляками вялотекущую приграничную войнушку, провели впечатляюще масштабную и притом молниеносную кампанию, массированно используя лишь неизвестно откуда вдруг взявшуюся авиацию, отлично обученную моторизованную пехоту (насыщенную так же моторизованной артиллерией), усиленную армейскими и т. н. «полицей­скими» бронемашинами (на самом деле настоящими колёсными танками, но о них в следующей статье), быстро изменив очертания границы в свою пользу. Вернуть их в изначальное состояние поляки, даже проведя полную мобилизацию, так и не смогли, быстро исчерпав силы своего полу­обанкротившегося государства.

(Моторизованная германская армия наступает на Польшу)

Реакция Франции на Германо-Польскую войну

А вот вступаться за свою союзницу Польшу англо-французы, так и не сумев договориться, отнюдь не торопились. Англичанам как обычно требовалось, чтоб Франция, если придётся всерьёз воевать, взвалила на себя максимум бремени войны. Но и французам и англичанам были выданы гарантии, что государственности спровоцировавшей пограничный конфликт Польши ничто не угрожает, как и её внутриполитическому статусу. Англичане официально объявили, что это не агрессия, а «возвращение германских территорий домой, после затянувшегося периода плохого управления ими поляками».

Этого не испытывающей глобальных угроз, на всю голову больной пацифизмом Франции оказалось достаточно, чтоб её новый-старый премьер Лаваль (был премьером до и стал им после убийства Барту) признал новую границу между Германией и Польшей с одним условием – граница эта окончательная и никаких других территориальных претензий к Польше у Германии нет.

(Пьер Лаваль)

В конце-концов, в РИ нашего мира, объявляя ультиматум Германии по поводу нападения на Польшу 1 сентября 39 года, французы: во-первых – ещё совершенно не были уверены, что война вообще начнётся – силы Германии по сравнению с объединёнными силами Франции, Англии и Польши были явно недостаточны. Во-вторых, у Германии не было такого союзника, как нынешняя РСФСР, а в искренность «договора о ненападении» между Гитлером и Сталиным никто не верил. В-третьих, отношения Франции и Англии в 1939 году были значительно лучше, чем в 1935-ом. В середине 30-х Англия, чтоб ослабить громадное, после Великой войны, политическое влияние Франции, не мало способствовала снятию с Германии бремени условий Версальского мира, чтоб создать в Европе столь милый британской политике «баланс сил». И британцам было совершенно по фиг, кто рулит в Германии – монархисты, нацисты или советы, где очень существенную роль играли коммунисты. Британцев всегда и везде волновали исключительно их сиюминутные собственные интересы. Посмотреть на два хода вперёд они никогда не умели (точно так же, как сейчас этого не умеют американцы). А им-то как раз германо-российский сугубо сухопутный «союз импотентов» нисколько не угрожал. И, наконец, в-четвёртых, несмотря на уже заключённый договор, совершенно не ясной была позиция Италии – одно дело, когда Германия нападает на Францию и совсем другое, когда Франция сама объявляет войну Германии, причём не ради себя, а ради каких-то неадекватных польских (или британских?) провокаторов.

Более того, французы изначально и не планировали воевать, поскольку каждый день не то что войны, а банальной мобилизации стоил неприемлемо дорого, а «польский фронт» в случае начала большой войны немедленно будет обрушен ударом с востока и, учитывая весьма прохладные отношения с Англией, есть риск, что воевать Франции придётся практически в одиночку. Зато они очень рассчитывали использовать этот инцидент для выбивания из англичан т. н. «континен­таль­ных обязательств» – безусловных гарантий Британии на случай немецкой агрессии против Франции (с конкретными обязательствами, а не просто формально продекларированного «союза»), в т. ч. постоянного присутствия серьёзного контингента английских войск на континенте.

В общем, поляки не без оснований решили, что союзники их «кинули» (в РИ наоборот, поляки кинули союзников ещё в 1934-ом), обиделись и начали озираться по сторонам в поисках, под кого бы лечь с большей пользой для себя (в РИ они именно это и сделали ещё в 1934-ом). И «обидевшая», но обещавшая так больше не делать Германия многим полякам тогда казалась идеальным вариантом. Тем более что Германская Федеративная Советская Социалистическая Республика, в отличие от РСФСР, строила «социализм с человеческим лицом», без перегибов, со всем немецким «орднунгом» и уважением к частной собственности. Даже если речь шла о крупных заводах и фабриках, национализированных в ходе революции. Эти, известные на весь мир германские фирмы и компании, даже после формальной национализации умудрялись сохранить и свои «брендовые» названия и даже хозяев, правда уже в виде наёмного директората (естественно, речь идёт сугубо о тех из них, кто желал на этом поприще трудиться). Механизм был выработан на вполне себе мирном съезде представителей рабочих профсоюзов, лидеров партий, входящих в Советы, и… тех самых буржуев – капиталистов, бывших хозяев заводов, фабрик, фирм и компаний.

Проблему собственности решили вполне полюбовно. Все предприятия акционировались заново. Четверть акций становилась собственностью нового народного государства. Четверть оставалась на руках бывших владельцев. Четверть распределялась между работниками предприятия согласно стажу и занимаемой должности – все они становились собственниками своего предприятия. Оставшаяся четверть просто поступала в свободную продажу на рынок и их имели право покупать все желающие, в т. ч. и их же прежние хозяева, принципиально не пожелавшие переезжать в страны, унизившие Германию, и принявшие революцию как неизбежное. Зато при наличии достаточного количества средств для скупки акций, бывшие хозяева могли на совершенно законных основаниях войти в совет акционеров НАРОДНОГО предприятия, получать посты в совете директоров и оказывать существенное влияние на его развитие. Вот так!

В Социалистической Германии (в отличие от РСФСР, где всех буржуев, кто не успел сбежать, просто перестреляли или как минимум дочиста обобрали) и государство получало свою часть прибыли со всех предприятий помимо налогов, и каждый работник того предприятия чувствовал себя хозяином и получал свою долю от прибыли помимо зарплаты, и прежние хозяева могли по-прежнему быть очень даже причастными и к своему бизнесу и к его прибылям. Государственная политика заключалась, прежде всего, в обеспечении прав работников (совместно с профсоюзами), обеспечении предприятий госзаказами и в… игре на бирже, когда акции убыточных предприятий из госпакета могли частично продаваться, а успешных, напротив, докупаться, пополняя тем самый казну. Поэтому в стране помимо новых народных предприятий с громкими революционными названиями по-прежнему существовали и концерн Круппа, и «Сименс», и «Телефункен», и масса более мелких, но по-прежнему чрезвычайно авторитетных и важных фирм. В широком ходу была практика, когда в самой Германии какие-то конкретные заводы могли носить весьма популярные имена Клары Цеткин, Карла Либкнехта или Розы Люксембург, а все дела с заграницей концерн, в который те заводы входили, по-прежнему вёл под старым, хорошо известным в мире брендом.

Ежели кому-то покажется, что такой договор между революционерами и буржуями невозможен в принципе, сошлюсь на «технологию» создания РИ «Веймарской республики» — появившейся именно благодаря «договороспособности» «верхов» всех мастей и «низов», тем самым сделавших не актуальной в Германии настоящую Социалистическую революцию. В этой АИ, несколько более решительная революция в Германии сделала-таки ещё один, вполне закономерный шаг – к социалистической, сохранив при этом «договороспособность» (возможно это часть немецкого менталитета, не терпящего затяжных беспорядков) — немыслимую изначально, но неизбежную хотя бы ради удержания страны от бесконечного бардака и тотальной гражданской войны. Именно благодаря «социальному договору» ГВ ограничилась локальными стычками (впрочем, порой чрезвычайно жестокими), с жестким наведением порядка силами Германской Народной Армии, учреждённой Первым Общегерманским Съездом Советов, лидерам которого удалось договориться практически со всеми. В конце концов, стратегическая цель социализма вовсе не отъём чьего-то имущества (что тотально практиковали большевики в России), а социальные гарантии гражданам. А власть Советов, избираемых на всех уровнях прямым и тайным голосованием – лишь разно­видность демократии.

Но вернёмся к внешней политике.

Ситуация в мире после Германо-Польской войны

Тем временем, проглотив удачную кампанию германской Народной Армии (DVA) против Польши и обладая таким же здравым умом, как и Барту (но, к сожалению, отнюдь не его же решительностью), Лаваль начал (точнее, более активно продолжил) создавать систему коллек­тивной безопасности против, естественно, Германо-Российского союза. Но, это у него получалось плохо. Так, ещё 4 января 1935 г. Лаваль подписал в Риме с тогда ещё социалистом Муссолини (в АИ он так типичным социалистом и останется) франко-итальянское соглашение, которым Франция уступала Италии часть Сомали и признавала права Италии на часть территории Абиссинии в обмен на поддержку против гипотетической германской агрессии. Но Муссолини воспринял эту уступку Лаваля исключительно как свидетельство слабости, и после соответствующей подготовки в октябре того же года Италия начала полномасштабное вторжение в Абиссинию, что стало ещё одним немаловажным обстоятельством, исключившим французские антигерманские акции во время порки поляков. Лаваль же, пытавшийся хоть как-то сохранить для Франции гарантии Италии против Германии, использовал всё своё влияние, чтоб предотвратить международные санкции против Муссолини. Но тщетно. Лига Наций санкции ввела, что привело к окончательному сближению Италии с Германией и Россией – которые в силу своих собственных политических причин уже не считали себя чем-то Лиге Наций обязанными (хотя о выходе из организации ещё не объявляли). Лаваль же окончательно дискредитировал себя как покровитель агрессора и ушёл в отставку.

С переориентаций Италии на германо-русский союз, двурушнической политикой англичан и нешуточной обидой поляков на своих «союзников», Франция оказалась в довольно щекотливом положении. Том самом, о котором мечтали ушлые англичане, мастерски уклонившиеся не только от выполнения союзнических обязательств перед Польшей, но и от «континентальных гарантий» Франции. Теперь практически никто не мог гарантировать Франции её безопасность, кроме Англии, которая сугубо сама решала, как, когда и в каком объёме её обеспечивать. А значит, теперь англичане могли спокойно диктовать Франции свои условия. Поэтому новый премьер Франции Даладье попытался эту самую безопасность просто купить за счёт плотно оккупированной французской армией в ответ на немецкую операцию в Польше демилитаризованной Рейнской области, Саара и Чехословакии, к которой у немцев были серьёзные, в т. ч. территориальные претензии.

(Эдуард Даладье)

Это была самая значительная конференция после подписания Версальского мира. Прошла, естественно, в Мюнхене. Она отменила установленную Локарнским договором от 1925 года «нерушимость границ» и признала их ревизию, естественно в пользу Германии. В её итоге все «великие» державы получили своё. Немцы – отторгнутые Версалем в пользу Чехословакии и Польши территории (правда, в Польше только те, что немцы к тому времени сами уже успели вернуть силой и не более). Англия – тот самый баланс, при котором только в Лондоне решали, кто в Европе усилится и за счёт чего или кого. Франция получила сердечные заверения Берлина, что более никаких территориальных претензий Германия ни к кому не имеет.

А вот безопасность самой Франции (включая её Эльзас и Лотарингию) теперь гарантировали демилитаризованная Рейнская область, из которой полностью выводились оккупационные войска (статус которой был опять подтверждён при общем и однозначном признании германской принадлежности, полной её же юрисдикции и постоянного присутствия полицейских, но не армейских сил), Британская Империя и РСФСР. Дальнейшее усиление позиций Германии теперь уже абсолютно никому выгодно не было, а РСФСР имела очень сильное влияние на ГФССР (а как же иначе – не имея ни колоний, ни соответственно закрытых от конкурентов рынков сбыта, ни источников сырья, процветание Германии зависело во многом именно от прочного союза с РСФСР).

Впрочем, учитывая тенденцию к реальному усилению германо-российского союза, теперь уже англичане начали искушать Берлин тайными соглашениями, обещая немцам в обмен за отказ от союза с РСФСР возвращение бывших колоний Германской Империи. Их части, по крайней мере – но это уже был т. н. «предмет торга».

Вот такая коллизия в политике этого ну очень альтернативного мира.